[ новости космоса ][ читать другие книги ]
- Коньяк, виски?
Положение Коли изменилось. И он, оценивая слова адмирала, сказал:
- Виски, только немного.
- Как далеко зашел ваш роман с княжной Татьяной? - спросил Колчак.
- Я хотел бы, чтобы он зашел дальше.
- Учтите, Берестов, в нашем революционном Отечестве звание "княжна" лишь недостаток, гиря на ногах.
- Я должен предложить ей руку и сердце?
- Ах, стервец! - засмеялся Колчак. - Впрочем, почему не попробовать?
- К сожалению, - сказал Коля, - я не пользуюсь расположением княжны.
- А она вашим?
- Ни в коем случае! У нее кривые ноги.
- И это вас остановило?
- Вот именно, Александр Васильевич.
- Ну ладно, ладно, не дуйтесь. В конце концов, меня не интересуют ваши любовные дела - хотя я хотел бы, чтобы вы познали любовь. Это великое чувство.
- Спасибо.
- Не иронизируйте, лейтенант. Я сам люблю и не стыжусь этого чувства... Перейдем к делу. Вы смогли убедить Джорджилиани и соглядатаев из Ялтинского совета, что увлечены только княжной?
- Я старался.
- Пустые слова, свидетельствующие о провале.
- Нет, не о провале. Татьяна сама увлеклась черными усами тюремщика Джорджилиани.
- Сказочное совпадение!
Коля отхлебнул крепкого душистого виски. Он слышал о том, что виски положено пить с содовой, но так как Александр Васильевич пил его просто, как водку, он не посмел спросить о воде.
- Ваш поздний визит не вызовет подозрений?
- Надеюсь, что Джорджилиани поможет мне. Он добродушен и невнимателен, как поющий соловей.
- Отлично. - Колчак налил себе вторую рюмку. - Я передаю вам письмо, Берестов. Надеюсь, это последнее письмо. Вы проследите, чтобы государыня сожгла его при вас.
- Как всегда, - сказал Коля. - Голова у нее работает четко.
- В письме уточняются детали совещания. Согласие императрицы получите устно. Чем меньше будет бумажек, тем безопаснее.
Колчак поднялся и с бокалом в руке подошел к окну, откуда открывался вид на порт. Там перемигивались огоньки, слышно было, как урчали паровые сердца грузовых кранов и лебедок, доносились гудки и свистки пароходов и боевых кораблей. Порт был оживлен даже более, чем днем, потому что ночью любой звук и свет усиливаются.
- Подойдите, Коля, - сказал Александр Васильевич. - Смотрите и слушайте. Это последний день перед великим походом. И от его исхода зависит судьба каждого матроса, судьба ваша, судьба капитанов, кораблей, наконец, судьба моя и судьба России. А начало зависит от тайны. А тайну во всем ее объеме знаю лишь я. Долю ее, достаточно важную для того, чтобы все погубить, знаете и вы, мой юный друг. Так что даже если вы попадете в лапы социалистов или матросов, если вас будут пытать и убьют - вы должны молчать. Вы поняли, лейтенант?
- Так точно, ваше превосходительство, - ответил Коля, понимая, что он отвечает сейчас как морской офицер. И не важно сейчас, что он вчерашний артиллерийский прапорщик из вольноопределяющихся, что чины он получил в подарок от адмирала и от имени революции. Теперь же он, Беккер, обязан победить революцию.
- С Богом, - сказал Колчак. - Надеюсь, если мы победим, вам будет уготовано достойное место в анналах нашей империи.
От двери Коля не удержался, обернулся - маленький рядом с вертикальной вытянутостью шторы стоял вице-адмирал Колчак с бокалом виски в сухой руке. Он был серьезен, губы сжаты. Он не смотрел на Колю, которого уже изгнал из сознания, - он смотрел на бухту, на рейд, на сигнальные огоньки на клотиках кораблей. Он был в будущем. Один.
Коля сбежал к машине.
- Поехали, Ефимыч. А то совсем поздно.

Карл Платтен видел, разумеется, как задержали и увели протестующего Владимира Ильича. Он бежал рядом с агентом, который крепко держал Ленина за руку, хотя тот и не старался вырваться, и уговаривал его, что произошла ошибка, что их поезд вот-вот отбудет, а там вещи, что лучше вернуться к поезду и там разрешить это недоразумение.
Агент, не останавливаясь, рявкнул:
- Вот и бегите. А то на самом деле поезд уйдет!
- Да, да, голубчик, - сообразил Владимир Ильич. - Скорее к поезду. Карл, скорее! Там все наши вещи! Там мои рукописи! Бегите! Меня найти легче, чем вещи.
- Истинно, - сказал агент. - Натюрлих.
Платтен все еще стоял в неуверенности, но тут Ленин крикнул:
- Какого черта вы теряете время?
Ему показалось, что он слышит гудок паровоза, донесшийся сюда, за пределы вокзала.
Платтен принял решение и, неумело подкидывая тонкие ноги, побежал к вокзалу.
Владимир Ильич понял, что Платтен не успеет добежать до поезда, а если и успеет, то не снимет багажа, - как жаль, что для сопровождения ему дали мальчика, а не опытного конспиратора! Но право же - сейчас важнее спасти чемоданы, чем голову Ленина, которой в Германии никто не угрожает.
Они поравнялись с Кельнским собором, и Владимир Ильич невольно запрокинул голову, придерживая шляпу, чтобы ощутить полет этой невесомой серой громадины.
- Это величайшее произведение человеческих рук, - сказал Ленин.
- О нет, - возразил агент, оказавшийся начитанным и думающим немцем. - Кельнский собор - произведение немецкого духа. Без возвышения мастеров посредством идеала собор бы не стал таким чудом света, как не стали соборы в вашей стране, господин русский.
Агент уже догадался, что поймал русского разведчика.
- Вы не были в моей стране, - вдруг обиделся Ленин, - и не видели наших соборов. И не знаете российского духа!
- Я допускаю это, - сказал агент, вынужденный остановиться. - Но вы сами вполне искренне отдали Кельнскому собору пальму первенства.
- Именно потому, что знаю, сколько кирпичей было положено в его стены, сколько лет потребовалось мастерам и каменщикам, чтобы возвести их! Я знаю объем труда, стоимость и то, как одни люди угнетали других в процессе этого труда.
- Ах, господин шпион, - сказал агент. Владимир Ильич удивился, услышав такое обращение, и понял, что арест вовсе не был случайным. - Ах, господин шпион, - сказал агент. - Вы же сами забыли о кирпичах и угнетении - потому что вы видите результат. И человечеству нужен только высокий результат, а не низкие беды тех, кто строил храм. С таким же успехом вы могли бы рассказывать мне о гастрите тенора, поющего в "Лоэнгрине". А мне не важен его гастрит! Мне важен тембр его волшебного голоса.
- И то и другое является житейской реальностью, - возразил Ленин. - Только гастрит находит себе выход в заднем проходе, а голос - в бронхах, то есть проходе верхнем.
И тут они оба услышали гудок поезда, и оба поняли, что отходит именно тот поезд, в котором час назад ехал Владимир Ильич, стремясь в объятия великой русской революции. С некоторой надеждой Ленин, когда они возобновили движение, оглядывался, но Карл Платтен был неопытным революционером и, конечно же, не догадался рвануть стоп-кран, объяснив это необходимостью сойти с поезда именно в Кельне. И вот сейчас... нет, невероятно, надо быть реалистом, а так не хочется быть реалистом... вот сейчас Карлуша покажется из-за угла, волоча в руках по чемодану. Ленин так хотел это увидеть, что передал необъяснимым путем желание германскому агенту, тот остановился и минуты две глядел назад, тоже мечтая, чтобы показался Платтен. Но потом агент взял себя в руки, понял, что желает того, чего желать не положено, но не рассердился, а улыбнулся - у него было хорошее настроение рыбака, влекущего домой большую щуку. Ленин отчаялся увидеть Платтена и потому шел молча, покорно, размышляя о позиции, которую предстоит занять на близком допросе, и утверждаясь во мнении, что образ глухонемого норвежца - лучший выход из положения.
А Платтен, ворвавшись в купе за две минуты до отхода поезда, не обратил внимания на то, что вицеконсул стоит в коридоре, а супруги Розенфельд сидят на диване, вежливо улыбаясь.
Платтен начал собирать чемоданы, запихивая в них вещи, что были извлечены для пользования в дороге. Он боялся ошибиться и положить к себе вещь, принадлежащую его несчастному спутнику. Прозвенел колокол на перроне, поезд в ответ загудел и дернулся, начиная движение к северу. Платтен в отчаянии кинул взгляд на кран торможения, но не дотронулся до него, потому что рядом с краном была табличка на пяти языках, запрещавшая пользоваться им без особой к тому необходимости. Пока же Платтен размышлял, не наступила ли необходимость, поезд разогнался, и дергать за кран было поздно.
Платтен был европейцем, более того, швейцарцем, и не мог нарушать порядок. Именно потому мировая пролетарская революция была обречена на провал - ведь в любой революции первым делом надо дергать за краны и нарушать правила перехода улиц. Иначе революция называется эволюцией.
К тому времени, когда Карл Платтен сдался, а супруги Розенфельд предварительно изучили содержимое шпионских чемоданов и убедились, что шпионы не устроили в купе тайников, вошел полицейский в сопровождении носильщика. Платтена сняли с поезда на ближайшей же станции. Он долго не мог понять, зачем же германская полиция так коварно разлучила его с Лениным, а Ленина - с багажом.
Никто никогда не объяснил этой тайны Карлу Платтену. Оскорбленный и раздосадованный, а более того удрученный провалом миссии, молодой человек впал в глубокую ипохондрию и на десятый день заключения, так и не промолвив ни слова, повесился на неосмотрительно оставленных ему подтяжках.
Владимир Ильич не знал ничего о судьбе Платтена и надеялся, что вскоре инцидент разрешится именно с его помощью. А тем временем шел розыск родственников умершего Платтена, и первая версия о том, что Ленин с Платтеном - шпионы, в конце концов не выдержала испытания.
Несмотря на долгие, изнурительные допросы, Ленин продолжал держаться за версию о том, что он - глухонемой швед. Правда, быть до конца последовательным ему не удавалось, ибо он все более выходил из себя и порой кричал на тюремщиков и следователя Шикельгросса на немецком языке. Но потом спохватывался и молчал днями напролет.
Так прошел апрель. И лишь в начале мая Платтену-старшему, похоронившему брата в Гамбурге, удалось отыскать Владимира Ильича в кельнской тюрьме, и еще две недели потребовалось Ганецкому и некоторым другим политическим деятелям, чтобы выцарапать Ильича на волю.
Но к тому времени положение в России изменилось.

Когда автомобиль Беккера съехал между кипарисами на дорожку к дворцу Петра Николаевича, уже совсем стемнело. Утомленный нервным днем Коля дремал на заднем сиденье. Но как только мотор резко повернул к воротам, Коля проснулся и начал шарить рукой по сиденью в поисках форменной фуражки.
Из будки вышел часовой, всмотрелся в темноту. Ефимыч сказал ему:
- Не узнал, что ли?
- А кто вас узнает, разъездились по ночам, - беззлобно ответил часовой.
- Поручик здесь? - спросил Коля, когда машина въехала в открывшиеся ворота.
- К господам пошел, - сказал солдат. - Вы ему скажите, комитет серчает - пьет ваш поручик.
- Пьет или другим пить мешает? - спросил Коля.
- К господам пошел, - сказал солдат.
Фонарь освещал его сверху, от чего не прикрытыми тенью от папах оставались лишь кончик носа и подбородок.
- Поехали, - сказал Коля Ефимычу.
Лакей Жан отворил дверь и принял шинель. В последние поездки Коля перестал маскироваться - только заменял в дорогу фуражку на нейтральную солдатскую папаху.
- Как дела? - спросил Коля голосом старого друга семьи. - Все ли здоровы?
- Спасибо за внимание, ваше благородие, - откликнулся Жан с улыбкой. Может, так же спрашивал его посол английский или шах персидский? Бог знает, отчего улыбаются слуги. - Все здоровы-с.
Жан принял шинель, и Коля привычно прошел в большую гостиную. Он надеялся, что Татьяны с императрицей не будет.
Молодые люди играли навязанные им роли, не скрывая своей неохоты, но старшие заговорщики не придавали этому значения.
Несколько раз Коля прогуливался с Таней по дорожкам Дюльбера так, чтобы их видели солдаты и слуги, раза три они сидели на веранде у всех на виду. Гуляя и сидя на веранде, молодые возлюбленные кое о чем разговаривали. В частности, они поставили под сомнение необходимость романа как конспиративного хода. Пока никто Романовыми не интересовался, приезды и отъезды лейтенанта также никого не интересовали. Когда же ими заинтересуются, то его визиты скорее вызовут подозрение, потому что в их роман никто не поверит...
Коля быстро вошел в гостиную, но императрицы там не было. Коля оглянулся - где ее искать? В этом пустеющем день ото дня дворце не было слуг, которые могли бы провести тебя куда следует.
Коля повернул в библиотеку. В библиотеке на диване возились, словно гимназист и гимназистка на вечеринке, поручик Джорджилиани и княжна Татьяна. Татьяна уютно попискивала и вроде бы сопротивлялась, а Джорджилиани подвывал умоляюще, словно нищий на набережной.
Это было отвратительное зрелище.
Нет, не нужна была Коле Татьяна. Не любил он ее - но это не означает, что можно заниматься паскудством на диване, когда в любой момент могут войти.
- Встать! - неожиданно для себя закричал Коля начальственным голосом.
Возлюбленные, отталкиваясь ладонями, расцепились, и Татьяна, путаясь в складках, стала оправлять лиф, стараясь спрятать грудь.
- Как вы смеете! - кричал Коля, забывшись. - Как вы смеете, когда в любой момент могут войти! Вам что, не терпелось настолько, что вы не могли спрятаться куда-нибудь на чердак?
Джорджилиани, плотный невысокий брюнет, списанный за некие грехи из гвардии в запасной пехотный полк и как оппозиционер, попавший на должность при пленных Романовых, вдруг оробел, вскочил и дрожащими пальцами оправлял мундир. Коля со злорадством наблюдал, как поручик неправильно застегивал пуговицы, от чего одна пола была на пуговицу выше другой.
- Андрей Сергеевич! - от двери сказала Мария Федоровна. - Что за шум?
- У меня были к тому основания! - Коля гневно обернулся к императрице.
Мария Федоровна, не подозревая, видно, что на свете есть люди, которые могут не знать французского языка, обратилась тогда к Коле с длинной и гневной французской тирадой. Коля слушал, стыдясь сознаться в собственном невежестве.
Татьяна громко зарыдала и выбежала из библиотеки.
Джорджилиани, не смея побороть роялистских устремлений и грузинского почтения перед старухой, стоял красный, злой, по стойке "смирно" в нелепо, наперекосяк застегнутом мундире и оттого был смешон.
- Нехорошо, молодые люди, - сказала Мария Федоровна. - Вы забыли, где вы находитесь.
- Я надеюсь, что ко мне это не относится?
- Силянс! - оборвала его императрица. Обернулась к Джорджилиани: - Поручик, попрошу вас покинуть дворец и вернуться к исполнению своих обязанностей.
- Ваше величество...
- То, что вы наш тюремщик, господин поручик, не дает вам право вести себя в моем доме подобно солдату. Идите.
Джорджилиани, не пытаясь оправдаться, четко повернулся и затопал к выходу. Шея у него была такая красная, будто кровь выливалась сквозь поры.
- А вы, господин Берестов, могли бы и не кричать в моем доме, - как бы завершая фразу, произнесла императрица.
- Простите, ваше величество, - сказал Коля, чувствуя облегчение, как в детстве, когда закончился нагоняй от мамы.
- Хорошо, что вы приехали, - сказала императрица иным, обыкновенным голосом. - Я так волновалась с утра. У нас плохие новости.
Они прошли в малую гостиную императрицы. Там ждала Наташа.
- Наташа, подожди снаружи, - сказала императрица. - Садитесь.
На самом деле она совсем не сердилась на Беккера - либо не давала себе воли.
- Сегодня днем, - сказала императрица, - Ялтинский совет принял постановление об аресте всех Романовых. Как и следовало ожидать, толпа выразила шумную радость по поводу этого требования. Более того, какой-то гражданин эмиссар зачитывал якобы телеграмму из Петербурга, где излагалось схожее мнение Временного правительства.
- Когда они хотят вас арестовать?
- Я поняла, что завтра.
- Этого нельзя допустить.
- Вы так полагаете? - спросила Мария Федоровна. - И что же вы намерены предпринять?
- Я не могу принимать таких решений. Вы же знаете, государыня.
- Ах, Берестов, я не ожидала от вас отважных решений. Мой опыт общения с людьми давно уже подсказал, что вы полководец в мечтах, а в жизни - исполнитель чужих решений. Не обижайтесь, в этом нет ничего плохого, это тоже достоинство, и редкое. Будь у Николая достаточно таких исполнителей, как вы, он бы не потерял престола.
Все равно обидно - злобная старуха! Еще неизвестно, что будет завтра. Да, он подчиняется чернозубому адмиралу, он подчиняется, потому что это ему выгодно. Когда в адмирале пропадет надобность, роли переменятся, государыня!
Видно, эти мысли как-то отразились на лице Беккера, потому что Мария Федоровна вдруг поморщилась, как от неожиданного укола зубной боли.
- Простите, капитан, - сказала старуха. - Я запамятовала вас спросить: что вас привело сюда сегодня?
- Письмо от Александра Васильевича, - сказал Коля, нарочно подчеркивая этим свою близость к адмиралу. - С указанием точного места и времени решительной встречи.
- Боюсь, что письмо опоздало, - сказала императрица. Она протянула холеную, совсем не старческую руку. Коля достал письмо.
Императрица прочла письмо. Оно было коротким.
- Вы должны его сжечь, - сказал Коля.
- Сожгите сами. У вас есть спички?
Коля поджег письмо.
- Вы знаете его содержание? - спросила императрица, глядя, как письмо обугливается, занимаясь огнем. Чтобы не обжечься, Коля перехватил его за другой угол и пошел к камину.
- Послезавтра в три часа пополудни, - сказал Коля. - Более терпеть нельзя. Решения уже приняты.
- Но завтра нас арестуют!
- Пусть только посмеют! Послезавтра здесь будет весь Черноморский флот.
- Можно подумать, господин Берестов, - сказала императрица с раздражением, - что вы не ездите сюда инкогнито и не скрываетесь по углам. Можно подумать, что мой сын не является пленником в собственном дворце. Я не знаю, в кого намерен стрелять ваш Черноморский флот, и предпочитаю быть живой, хоть и в тюрьме, чем погибнуть ради сомнительных интересов адмирала Колчака.
- Но вы же согласились участвовать!
- До тех пор, пока участие это не ставило под угрозу жизнь мою и моих близких.
- Я доложу обо всем адмиралу.
- И поспешите сделать это.
В гостиную вошла Татьяна. Она была напудрена, но краснота длинноватого носа и глаз пробивалась сквозь пудру.
- Простите, - обратилась она к императрице. - Но у меня к вам два слова, которые я хотела бы сказать наедине.
- Татьяна, сейчас не время для приличий. Считай, что господина Берестова в нашем дворце нет.
- Вы правы, бабушка, - сказала Татьяна с детским торжеством. - Этого человека нет. Это фантом.
Коля не счел нужным возражать, унижаться в глазах спесивых аристократок.
- Господин Джорджилиани, - сказала Татьяна, - просит моей руки.
- Какая глупость!
- Совсем не глупость, бабушка, в наши дни. Вахтанг происходит из грузинской княжеской семьи...
- Ах, милая, - сказала императрица, подходя к трюмо и открывая стоявший там пузырек с нюхательной солью. - Каждый второй грузин - князь. У них слишком много князей для такой маленькой нации.
- Мы завтра же уедем в Грузию, - сказала Татьяна, - с утра.
- Ты глупа, - после короткой паузы сказала императрица. - Но я тебя не неволю. Я, конечно, желала бы увидеть твою свадьбу иной...
- Подождите! - не выдержал Коля. Не потому, что Татьяна была нужна ему, но в решении княжны был нонсенс, подтверждающий гнилость и смерть романовской династии: с какой легкостью великая княжна бросается в объятия проходимца, забыв о своем долге перед династией.
- Не надо слов, - сказала императрица, строго поглядев на Колю. - Ты свободна, Татьяна. Можешь поступать, как тебе вздумается.
Татьяна поцеловала бабушке руку и вышла из комнаты, бросив через плечо торжествующий взгляд на Колю - как бы получая развод от опостылевшего мужа.
- Ну и что вы скажете? - спросила императрица, когда за Татьяной закрылась дверь.
- Она пожалеет об этом.
- Глупости. Я не об этом. Откуда мы знаем, пожалеет она или нет? Я о сроке, который установил ей Джорджилиани.
- Я не понял вас.
- И очень жаль. Завтра, сказал Джорджилиани, они уезжают в Грузию. Завтра утром. Вы спрашивали о том, насколько обоснованна моя тревога о завтрашнем нашем аресте и препровождении в Симферополь. Как видите - мы получили доказательство.
- Это могло быть совпадением.
- Даже если вспомнить, что поручик Джорджилиани - начальник караула?
- Это еще ничего не доказывает. - Коля уже понимал, что императрица права.
- Упрямый юноша! - сказала императрица. - Не вздумайте говорить с поручиком - вы сделаете еще хуже.
- А я и не намеревался, - сказал Коля, который только что хотел сделать именно так.
- Тогда подождите меня здесь, я напишу записку адмиралу.
Пока императрицы не было, Коля имел возможность подумать. Он подошел к трюмо.
На полочке стояло множество пузырьков с духами, эссенциями, мазями - Коля не разбирался в них, но взял один небольшой флакон, чтобы сделать приятное Раисе. Он еле успел положить флакон в карман, как вернулась императрица.
- Я надеюсь, - сказала она, - что адмирал прочтет его сегодня.
- Через три часа, - сказал Коля.
- Даже если вам придется разбудить его.
- Хорошо, ваше величество, - сказал Коля.
Мария Федоровна привлекла Колю к себе, он послушно наклонился, и императрица поцеловала его в лоб, затем оттолкнула сухой теплой рукой и перекрестила.
- Не сердитесь на старуху, - сказала она. - Вы хороший мальчик.
Колю проводила горничная Наташа. Коля обнял ее в коридоре и поцеловал. Наташа засмеялась, переведя дух:
- Потерял княжну, взялся за меня?
- Дура, - сказал Коля, - у тебя грудь красивее.
Коля уселся в машину, снял фуражку, надел папаху. Ефимыч поднял брезентовый верх - но все равно дуло так, что Коля перелез на переднее сиденье. Конверт был без надписи. И заклеен. Хороший мальчик - поцелуй в лобик, - а ведь не доверяет!
- В Севастополь? - спросил Ефимыч.
- Через Ялту, - сказал Коля. - Я хочу на минутку заехать в Ялтинский совет.
- Поздно уже, десятый час, - сказал Ефимыч. - Нету там никого.
- Посмотрим, - сказал Коля. - Посмотрим - и дальше.
- Бензина мало, - сказал Ефимыч. - И опасно.
- Ты с солдатами разговаривал? - спросил Коля.
- Они поручиком недовольны.
- Это я знаю! - сказал Коля. - А насчет завтрашнего дня ничего не говорили?
- Нет. А что? Завтра они сменяются.
- Хорошо, хорошо. Ты поскорей поезжай.
- Поскорее нельзя - фары слабые, дороги темные. За войну знаете какие ямы на шоссе стали? У нас в штабе на той неделе Сидоров, вечная ему память, в такую яму угодил - мотор под откос.
- Это когда интендант погиб?
- Два интенданта.
Коля велел остановить мотор в двух кварталах от Ялтинского совета, который занял - цепь совпадений - дом городского суда. Потом пошел к зданию. Некоторые окна были освещены, люди толпились у входа, переминались с ноги на ногу на холоду. Коля надвинул пониже папаху и решительно направился к входу.
Он знал уже - революционный опыт накапливается быстро, - что в места, куда тебе входить не положено, надо входить так, словно положено. Никаких сомнений.
- Вы куда, гражданин? - спросил его голос.
Коля не оборачивался и не видел хозяина голоса.
- Мне Мученика нужно, - сказал Коля. - Товарища Мученика.
- Какого там еще Мученика? - рявкнул голос.
- Елисея Борисовича, - откликнулся другой голос, изнутри здания. - Только он уехал в Севастополь. Час как уехал.
Коля не осмеливался обернуться, потому что в Ялте он мог быть известен - с гимназических времен. Он топтался в дверях, мешал проходить.
- А завтра он будет? - спросил Коля, незаметно перемещаясь в темноту.
- Эй, Хачик, завтра он будет?
- Завтра он должен быть. Как же завтра без него? - Снова смех. Потом какой-то строгий голос - совсем уж издали - оборвал неуместный в революционном учреждении смех:
- Ну, раскудахтались, воины! На весь свет кричать будете? Кто там Мученика спрашивает?
- Я завтра приду, - сказал Коля и быстро пошел прочь в надежде, что за ним не побегут.
В самом деле не побежали.
Он быстро шел к автомобилю по берегу речки, и веселый гул скоро перекрыл голоса, доносящиеся от Совета.
- Поехали в Севастополь. По крайней мере я узнал, что они на завтра что-то планируют.
На этот раз новая случайность задержала Беккера. Машина не пожелала заводиться. Ефимыч руки себе оторвал, крутя ручку стартера, потом Коля сменил его - в переулке, где они остановились, было совсем темно. Ефимыч достал фонарик и открыл капот. Он ушел с головой внутрь, и из мотора доносились лишь его приглушенные ругательства. Потом он вынырнул из мотора и сказал:
- Полчаса придется погодить, никак не меньше.
- А нельзя короче?
- Откуда я знаю, господин Берестов? - обиделся Ефимыч. - Ну откуда я знаю? Буду стараться.


[ назад ] [ 1 ] [ 2 ] [ 3 ] [ 4 ] [ 5 ] [ 6 ] [ 7 ] [ 8 ] [ 9 ] [ 10 ] [ 11 ] [ 12 ] [ 13 ] [ 14 ] [ 15 ]
[ 16 ] [ 17 ] [ 18 ] [ 19 ] [ 20 ] [ 21 ] [ 22 ] [ 23 ] [ 24 ] [ 25 ] [ 26 ] [ 27 ] [ 28 ] [ 29 ] [ 30 ]
[ 31 ] [ 32 ] [ 33 ] [ 34 ] [ 35 ] [ 36 ] [ 37 ] [ 38 ] [ 39 ] [ 40 ] [ 41 ] [ 42 ] [ далее ]
Хостинг от uCoz