[ новости космоса ][ читать другие книги ]
- Горские песни, господин ротмистр. Он знает очень много разных песен.
Господин ротмистр вышел из машины и принялся прохаживаться взад-вперед по тропинке. Больше он не разговаривал, а минут через десять принялся насвистывать "Гвардейский марш". Гай все ждал выстрелов, но выстрелов не было, и он начал беспокоиться. Он и сам не знал, почему беспокоится. Убежать от Мака немыслимо. Обезоружить его - еще более немыслимо. Но тогда почему он не стреляет? Может быть, он повел их дальше обычного места... На обычном - слишком сильно пахнет, божедомы зарывают неглубоко, а у Мака слишком уж сильное обоняние... он из одной своей брезгливости лишних километров пять пройти способен...
- Н-ну, так... - сказал господин ротмистр, останавливаясь. - Вот и все, капрал Гаал. Боюсь, что мы не дождемся твоего дружка. И боюсь, тебя сегодня в последний раз называют капралом.
Гай с изумлением посмотрел на него. Господин ротмистр ухмылялся.
- Ну, что смотришь? Что ты таращишься, как свинья на ветчину? Твой приятель бежал, дезертировал, он трус и изменник! Понятно, рядовой Гаал?
Гай был поражен. И не столько словами господина ротмистра, сколько его тоном. Господин ротмистр был в восторге. Господин ротмистр торжествовал. У господина ротмистра был такой вид, словно он выиграл крупное пари. Гай машинально поглядел в глубину карьера и вдруг увидел Мака. Мак возвращался один, автомат он нес в руке за ремень.
- Массаракш! - прохрипел господин ротмистр. Он тоже увидел Мака, и вид у него сделался обалделый.
Больше они не говорили, они только смотрели, как Мак неторопливо приближается к ним, легко шагая по каменному крошеву, на его спокойное доброе лицо со странными глазами, и в голове у Гая царила сумятица: ведь выстрелов же не было... неужели он задушил их... или забил прикладом... он, Мак, женщину? Да нет, чепуха... Но не было же выстрелов!..
В пяти шагах от них Мак остановился и, глядя господину ротмистру в лицо, швырнул автомат ему под ноги.
- Прощайте, господин ротмистр, - сказал он. - Тех несчастных я отпустил и теперь хочу уйти сам. Вот ваше оружие, вот одежда... - Он повернулся к Гаю и, расстегивая ремень, сказал ему: - Гай, это нечистое дело. Они нас обманули, Гай...
Он стянул с себя сапоги и комбинезон, свернул все в узел и остался таким, каким Гай увидел его впервые не южной границе - почти голым и теперь даже без обуви, в одних серебристых трусах. Он подошел к машине и положил узел на радиатор. Гай ужаснулся. Он посмотрел на господина ротмистра и ужаснулся еще больше.
- Господин ротмистр! - закричал он. - Не надо! Он сошел с ума! Он опять...
- Кандидат Сим! - каркнул господин ротмистр, держа руку на кобуре. - Немедленно садитесь в машину! Вы арестованы.
- Нет, - сказал Мак. - Это вам только кажется. Я свободен. Я пришел за Гаем. Гай, пошли! Они тебя надули. Они - грязные люди. Раньше я сомневался, теперь я уверен. Пошли.
Гай замотал головой. Он хотел что-то сказать, что-то объяснить, но не было времени и не было слов. Господин ротмистр вытащил пистолет.
- Кандидат Сим! В машину! - каркнул он.
- Ты идешь? - спросил Мак.
Гай снова замотал головой. Он смотрел на пистолет в руке господина ротмистра и думал только об одном, и знал только одно: Мака сейчас убьют. И он не понимал, что надо делать.
- Ладно, - сказал Мак. - Я тебя найду. Я все узнаю и найду тебя. Тебе здесь не место... Поцелуй Раду, до свидания.
Он повернулся и пошел, также легко ступая по каменному крошеву босыми ногами, как и в сапогах, а Гай, трясясь, словно в лихорадке, немо смотрел на его широкую треугольную спину и ждал выстрела и черной дырки под левой лопаткой.
- Кандидат Сим, - сказал господин ротмистр, не повышая голоса. - Приказываю вернуться. Буду стрелять.
Мак остановился и снова повернулся к нему.
- Стрелять? - сказал он. - В меня? За что? Впрочем, это неважно... Дайте сюда пистолет.
Господин ротмистр, держа пистолет у бедра, навел дуло на Мака.
- Я считаю до трех, - сказал он. - Садись в машину, кандидат. Раз!
- А ну, дайте сюда пистолет, - сказал Мак, протягивая руку и направляясь к господину ротмистру.
- Два! - сказал господин ротмистр.
- Не надо! - крикнул Гай.
Господин ротмистр выстрелил. Мак был уже близко. Гай видел, как пуля попала ему в плечо и как он отшатнулся, словно налетел на препятствие.
- Глупец, - сказал Мак. - Дайте сюда оружие, злобный глупец...
Он не остановился, он все шел на господина ротмистра, протянув руку за оружием, и из дырки на плече вдруг толчком выплеснулась кровь. А господин ротмистр, издавши странный скрипящий звук, попятился и очень быстро выстрелил три раза подряд прямо в широкую коричневую грудь. Мака отбросило, он упал на спину, сейчас же вскочил, снова упал, приподнялся, и господин ротмистр, присев от напряжения, выпустил в него еще три пули. Мак перевалился на живот и застыл.
У Гая все поплыло перед глазами, и он опустился на подножку машины. Ноги его не держали. В ушах его все еще звучал отвратительный плотный хруст, с которым пули входили в тело этого странного и любимого человека. Потом он опомнился, но еще некоторое время сидел, не рискуя подняться на ноги.
Коричневое тело Мака лежало среди бело-розовых камней и само было неподвижно, как камень. Господин ротмистр стоял на прежнем месте и, держа пистолет наготове, курил, жадно затягиваясь. На Гая он не смотрел. Потом он докурил до конца, до самых губ, обжигаясь, отбросил окурок и сделал два шага в сторону убитого. Но уже второй шаг был очень короткий. Господин ротмистр Чачу так и не решился подойти вплотную. Он произвел контрольный выстрел с десяти шагов. Он промахнулся. Гай видел, как каменная пыль брызнула рядом с головой Мака.
- Массаракш, - прошипел господин ротмистр и принялся засовывать пистолет в кобуру. Он засовывал пистолет долго, а потом никак не мог застегнуть кобуру, а потом подошел к Гаю, взял его искалеченной рукой за мундир на груди, рывком поднял и, громко дыша в лицо, проговорил, растягивая слова, как пьяный:
- Ладно, ты останешься капралом. Но в Гвардии тебе делать нечего... Напишешь рапорт о переводе в армию. Полезай в машину.
"КАК-ТО СКВЕРНО ЗДЕСЬ ПАХНЕТ..."
- Как-то скверно здесь пахнет, - сказал Папа.
- Правда? - сказал Свекор. - А я не чувствую.
- Пахнет, пахнет, - сказал Деверь брюзгливо. - Тухлятиной какой-то. Как на помойке...
- Стены, должно быть, сгнили, - решил Папа.
- Вчера я видел новый танк, - сказал Тесть. - "Вампир". Идеальная герметика. Термический барьер до тысячи градусов...
- Они, наверное, еще при покойном императоре сгнили, - сказал Папа, - а после переворота ремонта не было...
- Утвердил? - спросил Тестя Шурин.
- Утвердил, - сказал Тесть.
- А когда на конвейер? - спросил Шурин.
- Уже, - сказал Свекор. - Десять машин в сутки.
- С вашими танкам скоро без штанов останемся, - брюзгливо сказал Деверь.
- Лучше без штанов, чем без танков, - возразил Тесть.
- Как был ты полковником, - сварливо сказал ему Деверь, - так и остался. Все бы тебе в танки играть...
- Что-то у меня зуб ноет, - сказал Папа задумчиво. - Странник, неужели так трудно изобрести безболезненный способ лечения зубов?
- Можно подумать, - сказал Странник.
- Ты лучше подумай о тяжелых системах, - сердито сказал Шурин.
- Можно подумать и о тяжелых системах, - сказал Странник.
- Давайте сегодня не будем говорить о тяжелых системах, - предложил Папа. - Давайте считать, что это несвоевременно.
- А по-моему очень своевременно, - возразил Шурин. - Пандейцы перебросили на хонтийскую границу еще одну дивизию.
- Какое тебе до этого дело? - брюзгливо спросил Деверь.
- Самое прямое, - ответил Шурин. - Я прикидывал такой вариант: пандейцы вмешиваются в хонтийскую кашу, быстренько ставят там своего человека, и мы имеем объединенный фронт - пятьдесят миллионов против наших сорока.
- Я бы большие деньги дал, чтобы они вмешались в хонтийскую кашу, - сказал Деверь. - Это вы все воображаете, что раз каша - так уже и кушать можно... А я говорю: кто Хонти тронет, тот и проиграл.
- Смотря как трогать, - негромко сказал Свекор. - Если деликатно, небольшими силами, да не увязать - тронул и отскочил, как только они там перестанут ссориться... и при этом успеть раньше пандейцев...
- В конце концов что нам нужно? - сказал Тесть. - Либо объединенные хонтийцы, без этой своей гражданской каши, либо наши хонтийцы, либо мертвые хонтийцы... В любом случае без вторжения не обойтись. Договоримся о вторжении, а прочее - уже детали... На каждый вариант уже готов свой план.
- Тебе обязательно надо нас без штанов пустить, - сказал Деверь. - Тебе - пусть без штанов, лишь бы с орденами... Зачем тебе объединенная Хонти, если можно иметь разъединенную Пандею?
- Приступ детективного бреда, - заметил Шурин, ни к кому не обращаясь.
- Не смешно, - сказал Деверь. - Я нереальных вариантов не предлагаю. Если я говорю, значит, у меня есть основания.
- Вряд ли у тебя могут быть серьезные основания, - мягко сказал Свекор. - Просто тебя соблазняет дешевизна решения, я тебя понимаю, только северную проблему малыми средствами не решить. Там ни путчами, ни переворотами не обойдешься. Деверь, который был до тебя, разъединил Хонти, а теперь нам приходится опять объединять... Путчи - путчами, а этак можно и до революции доиграться. У них ведь не так, как у нас.
- А ты что молчишь, Умник? - спросил Папа. - Ты ведь у нас умник.
- Когда говорят отцы, благоразумным детям лучше помалкивать, - ответил Умник, улыбаясь.
- Ну, говори, говори, будет тебе.
- Я не политик, - сказал Умник. Все засмеялись, Тесть даже подавился.
- Право, господа, здесь нет ничего смешного... Я действительно всего лишь узкий специалист. И как таковой, могу только сообщить, что по моим данным армейское офицерство настроено в пользу войны...
- Вот как? - сказал Папа, пристально на него глядя. - И ты туда же?
- Прости, Папа, - горячо сказал Умник. - Но сейчас, по-моему, очень выгодный момент для вторжения: перевооружение армии заканчивается...
- Хорошо, хорошо, - сказал Папа добродушно. - Я потом с тобой об этом побеседую.
- Нет никакой необходимости с ним потом беседовать, - возразил Свекор. - Здесь все свои, а специалист обязан высказывать свое мнение. На то мы его и держим.
- Кстати, о специалистах, - сказал Папа. - Почему я не вижу Дергунчика?
- Дергунчик инспектирует горный оборонительный пояс, - сказал Тесть.
- Но его мнение и так известно. Боится за армию, как будто это его собственная армия...
- Да, - сказал Папа. - Горы - это серьезно... Шурин, это ты мне говорил, что в Гвардии обнаружили горского шпиона?.. Да, господа мои, Север - Севером, а на востоке висят еще горы, а за горами океан... С Севером мы как-нибудь управимся... воевать хотите - что же, можно и повоевать, хотя... На сколько нас хватит, Странник?
- Дней на десять, - сказал Странник.
- Ну, что же, дней пять-шесть можно повоевать...
- План глубокого вторжения, - сказал Тесть, - предусматривает разгром Хонти в течение восьми суток.
- Хороший план, - сказал Папа одобрительно. - Ладно, так и решим... Ты, кажется, против, Странник?
- Меня это не касается, - сказал Странник.
- Ладно, - сказал Папа. - Побудь против... Что ж, Деверь, присоединимся к большинству?
- А! - сказал Деверь с отвращением. - Делайте, как хотите... Революции он испугался...
- Папа! - сказал Свекор торжественно. - Я знал, что ты будешь с нами!
- А как же! - сказал Папа. - Куда я без вас?.. Помнится, были у меня в Хонтийском генерал-губернаторстве какие-то рудники... медные... Как они там сейчас, интересно?.. Да, Умник! А ведь наверное надо будет организовать общественное мнение. Ты уже наверное что-нибудь придумал, ты ведь у нас умник.
- Конечно, Папа, - сказал Умник. - Все готово.
- Покушение какое-нибудь? Или нападение на башни? Иди-ка ты прямо сейчас и подготовь мне к ночи материалы, а мы здесь обсудим сроки...
Когда дверь за Умником закрылась, Папа сказал:
- Ты что-то хотел сообщить нам о Волдыре, Странник?
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ТЕРРОРИСТ
9
Сопровождающий негромко сказал: "Ждите здесь" и ушел, - скрылся между кустами и за деревьями. Максим сел на пенек посередине полянки, засунул руки глубоко в карманы брезентовых штанов и стал ждать. Лес был старый, запущенный, подлесок душил его, от древних морщинистых стволов несло трухлявой гнилью. Было сыро. Максим ежился, он чувствовал дурноту, хотелось посидеть на солнышке, погреть плечо. В кустах неподалеку кто-то был, но Максим не обращал внимания - за ним следили от самого поселка, и он ничего не имел против. Странно было бы, если бы они поверили сразу же.
Сбоку на полянку вышла маленькая девочка в огромной залатанной кофте и с корзинкой на руке. Она уставилась на Максима и так, не отрывая от него любопытных глаз, прошла мимо, спотыкаясь и путаясь в траве. Какой-то зверек вроде белки мелькнул между кустами, взлетел на дерево, глянул вниз, испугался и исчез. Было тихо, только где-то далеко стучала неровным стуком машина - резала тростник на озере.
Человек в кустах не уходил - буравил спину недобрым взглядом. Это было неприятно, но надо привыкать. Теперь всегда будет так. Обитаемый остров ополчился на него, стрелял в него, следил за ним, не верил ему. Максим задремал. Последнее время он часто задремывал в самые неподходящие моменты. Засыпал, просыпался, опять засыпал. Он не пытался с этим бороться: так хотел организм, а ему виднее. Это пройдет, только не надо сопротивляться.
Зашуршали шаги, и сопровождающий сказал: "Идите за мной". Максим поднялся, не вынимая рук из карманов, и пошел за ним, глядя на его ноги в мягких мокрых сапогах. Они углубились в лес и принялись ходить, описывая круги и сложные петли, постепенно приближаясь к какому-то жилью, до которого от полянки напрямик было совсем близко. Потом сопровождающий решил, что он достаточно запутал Максима, и полез напрямик через бурелом, причем, как человек городской, производил много шума и треска, так что Максим даже перестал слышать шаги того человека, который крался следом.
Когда бурелом кончился, Максим увидел за деревьями лужайку и покосившийся бревенчатый дом с заколоченными окнами. Лужайка заросла высокой травой, но Максим видел, что здесь ходили - и совсем недавно, и давно. Ходили осторожно, стараясь каждый раз подойти к дому другим путем. Сопровождающий открыл скрипучую дверь, и они вошли в темные затхлые сени. Человек, который шел следом, остался снаружи. Сопровождающий отвалил крышку погреба и сказал: "Идите сюда, осторожнее..." Он плохо видел в темноте. Максим спустился по деревянной лестнице.
В погребе было тепло, сухо, здесь были люди, они сидели вокруг деревянного стола и смешно таращились, пытаясь разглядеть Максима. Пахло свежепогашенной свечей. По-видимому, они не хотели, чтобы Максим видел их лица. Максим узнал только двоих: Орди, дочь старой Илли Тадер, и толстого Мемо Грамену, сидевшего у самой лестницы с пулеметом на коленях. Вверху тяжело грохнула крышка люка, и кто-то сказал:
- Кто вы такой? Расскажите о себе.
- Можно сесть? - спросил Максим.
- Да, конечно. Идите сюда, на мой голос. Наткнетесь на скамью.
Максим сел за стол и обвел глазами соседей. За столом кроме него было четверо. В темноте они казались серыми и плоскими, как на старинной фотографии. Справа сидела Орди, а говорил плотный широкоплечий человек, сидевший напротив. Он был неприятно похож на ротмистра Чачу.
- Рассказывайте, - повторил он.
Максим вздохнул. Ему очень не хотелось начинать знакомство прямо с вранья, но делать было нечего.
- Своего прошлого я не знаю, - сказал он. - Говорят, я горец. Может быть. Не помню... Зовут меня Максим, фамилия - Каммерер. В Гвардии меня звали Мак Сим. Помню себя с того момента, когда меня задержали в лесу у Голубой Змеи...
С враньем было покончено, и дальше дело пошло легче. Он рассказывал, стараясь быть кратким и в то же время не упустить то, что казалось ему важным.
- ...Я отвел их как можно дальше вглубь карьера, велел им бежать, а сам не торопясь вернулся. Тогда ротмистр расстрелял меня. Ночью я пришел в себя, выбрался из карьера и вскоре набрел на пастбище. Днем я прятался в кустах и спал, а ночью подбирался к коровам и пил молоко. Через несколько дней мне стало лучше. Я взял у пастухов какое-то тряпье, добрался до поселка Утки и нашел там Илли Тадер. Остальное вам известно.
Некоторое время все молчали. Потом человек деревенского вида, с длинными волосами до плеч, сказал:
- Не понимаю, как это он не помнит прошлой жизни. По-моему, так не бывает. Пусть вот Доктор скажет.
- Бывает, - коротко сказал Доктор. Он был худой, заморенный и вертел в руках трубку. Видимо, ему очень хотелось курить.
- Почему вы не бежали вместе с приговоренным? - спросил широкоплечий.
- Там оставался Гай, - сказал Максим. - Я надеялся, что Гай пойдет со мной... - Он замолчал, вспоминая бледное потерянное лицо Гая и страшные глаза ротмистра, и горячие толчки в грудь и живот, и ощущение бессилия и обиды. - Это, конечно, была глупость, - сказал он. - Но тогда я этого не понимал.
- Вы принимали участие в операциях? - спросил позади грузный Мемо.
- Я уже рассказывал.
- Повторите!
- Я принимал участие в одной операции, когда были захвачены Кетшеф, Орди, вы и еще двое, не назвавших себя. Один из них был с искусственной рукой, профессиональный революционер.
- Как же вы объясняете такую поспешность вашего ротмистра? Ведь для того, чтобы кандидат получил право на испытание кровью, ему нужно сначала принять участие по меньшей мере в трех операциях.
- Не знаю. Я знаю только, что он мне не доверял. Я сам не понимаю, почему он послал меня расстреливать...
- А почему он, собственно, стрелял в вас?
- По-моему, он испугался. Я хотел отобрать у него пистолет...
- Не понимаю я, - сказал человек с длинными волосами. - Ну не доверял он вам. Ну, для проверки послал казнить...
- Подождите, Лесник, - сказал Мемо. - Это все разговоры. Доктор, на вашем месте я бы его осмотрел. Что-то я не очень верю в эту историю с ротмистром.
- Я не могу осматривать в темноте, - раздраженно сказал Доктор.
- А вы зажгите свет, - посоветовал Максим. - Все равно я вас вижу.
Наступило молчание.
- Как так - видите? - спросил широкоплечий.
Максим пожал плечами.
- Вижу, - сказал он.
- Что за вздор, - сказал Мемо. - Ну, что я сейчас делаю, если вы видите?
Максим обернулся.
- Вы наставили на меня... то-есть, это вам кажется, что на меня, а на самом деле на Доктора... ручной пулемет. Вы - Мемо Грамену, я вас знаю. На правой щеке у вас царапина, раньше ее не было.
- Нокталопия, - проворчал Доктор. - Давайте зажигать свет. Глупо. Он нас видит, а мы его не видим. - Он нащупал перед собой спички и стал чиркать одну за другой. Они ломались.
- Да, - сказал Мемо. - Конечно, глупо. Отсюда он выйдет либо нашим, либо не выйдет совсем.
- Позвольте-ка... - Максим протянул руку, отобрал у Доктора спички и зажег свечу.
Все зажмурились, прикрывая ладонью глаза. Доктор немедленно закурил.
- Раздевайтесь, - сказал он, треща трубкой.
Максим стянул через голову брезентовую рубаху. Все уставились на его грудь. Доктор выбрался из-за стола, подошел к Максиму и принялся вертеть его в разные стороны, ощупывая крепкими холодными пальцами. Было тихо. Потом длинноволосый сказал с каким-то сожалением:
- Красивый мальчик. Сын у меня был... тоже...
Ему никто не ответил, он тяжело поднялся, пошарил в углу, с трудом поднял и водрузил на стол большую оплетенную бутыль. Потом выставил три кружки.
- Можно будет по-очереди, - объяснил он. - Ежели кто хочет покушать, то сыр найдется. И лук...
- Погодите, Лесник, - раздраженно сказал широкоплечий. - Отодвиньте бутылку, мне ничего не видно... Ну, что, Доктор?
Доктор еще раз прошелся по Максиму холодными пальцами, окутался дымом и сел на свое место.
- Налей-ка мне, Лесник, - сказал он. - Такие обстоятельства надобно запить... Одевайтесь, - сказал он Максиму. - И не улыбайтесь, как майская роза. У меня будет к вам несколько вопросов.
Максим оделся. Доктор отхлебнул из кружки, сморщился и спросил:
- Когда, говорите, в вас стреляли?
- Сорок семь дней назад.
- Из чего, вы говорите, стреляли?
- Из пистолета. Из армейского пистолета.
Доктор снова отхлебнул, снова сморщился и проговорил, обращаясь к широкоплечему:
- Я бы голову дал на отсечение, что в этого молодчика действительно стреляли из армейского пистолета, причем с очень короткой дистанции, но не сорок семь дней назад, а по меньшей мере сто сорок семь... Где пули? - спросил он вдруг Максима.
- Они вышли, и я их выбросил.
- Слушайте, как вас... Мак! Вы врете. Признайтесь, как вам это сделали?
Максим покусал губу.
- Я говорю правду. Вы просто не знаете, как у нас быстро заживают раны. Я не вру. - Он помолчал. - Впрочем, меня легко проверить. Разрежьте мне руку. Если надрез будет неглубокий, я затяну его на десять-пятнадцать минут.
- Это правда, - сказала Орди. Она заговорила впервые за все время. - Это видела я сама. Он чистил картошку и обрезал палец. Через полчаса остался только белый шрам, а на другой день вообще уже ничего не было. Я думаю, он действительно горец. Гэл рассказывал про древнюю горскую медицину, они умеют заговаривать раны.
- Ах, горская медицина... - сказал Доктор, снова окутываясь дымом. - Ну, что же, предположим. Правда, порезанный палец - это одно, а семь пуль в упор - это другое, но - предположим... То, что раны заросли так поспешно, - не самое удивительное. Я хотел бы, что бы мне объяснили другое. В молодом человеке семь дыр. И если эти дыры были действительно проделаны настоящими пистолетными пулями, то по крайней мере четыре из них
- каждая в отдельности, заметьте! - были смертельными.
Лесник охнул и молитвенно сложил руки.
- Какого черта? - сказал широкоплечий.
- Нет уж, вы мне поверьте, - сказал Доктор. - Пуля в сердце, пуля в позвоночнике и две пули в печени. Плюс к этому - общая потеря крови. Плюс к этому - неизбежный сепсис. Плюс к этому - отсутствие каких бы то ни было следов квалифицированного врачебного вмешательства. Массаракш, хватило бы и одной пули в сердце!
- Что вы на это скажете? - сказал широкоплечий Максиму.
- Он ошибается, - сказал Максим. - Он все верно определил, но он ошибается. Для нас эти раны не смертельны. Вот если бы ротмистр попал мне в голову... но он не попал... Понимаете, Доктор, вы даже представить себе не можете, какие это жизнеспособные органы - сердце, печень - в них же полно крови...
- Н-да, - сказал Доктор.
- Одно мне ясно, - проговорил широкоплечий. - Вряд ли они бы направили к нам такую грубую работу. Они же знают, что среди нас есть врачи.
Наступило длительное молчание. Максим терпеливо ждал. А я бы поверил?
- думал он. Я бы, наверно, поверил. Но я вообще, кажется, слишком легковерен для этого мира. Хотя уже не так легковерен, как раньше. Например, мне не нравится Мемо. Он все время чего-то боится. Сидит с пулеметом среди своих и чего-то боится. Странно. Впрочем, он, наверно, боится меня. Наверное, он боится, что я отберу у него пулемет и опять вывихну ему пальцы. Что ж, может быть, он прав. Я больше не позволю в себя стрелять. Это слишком гадко, когда в тебя стреляют... Он вспомнил ледяную ночь в карьере, мертвое фосфоресцирующее небо, холодную липкую лужу, в которой он лежал. Нет, хватит. С меня хватит... Теперь лучше я буду стрелять сам...
- Я ему верю, - сказала вдруг Орди. - У него концы с концами не сходятся, но это просто потому, что он странный человек. Такую историю нельзя придумать, это было бы слишком нелепо. Если бы я ему не верила, я бы, услышав такую историю, сразу бы его застрелила. Он же громоздит нелепость на нелепость. Не бывает таких провокаторов, товарищи... Может быть, он сумасшедший. Это может быть... Но не провокатор... Я за него, - добавила она, помолчав.
- Хорошо, Птица, - сказал широкоплечий. - Помолчи пока... Вы проходили комиссию в Департаменте общественного здоровья? - спросил он Максима.
- Да.
- Вас признали годным?
- Конечно.
- Без ограничений?
- В карточке было написано просто: "годен".
- Что вы думаете о Боевой Гвардии?
- Теперь я думаю, что это безмозглое оружие в чьих-то руках. Скорее всего - в руках этих пресловутых Неизвестных Отцов. Но я еще многого не понимаю.
- А что вы думаете о Неизвестных Отцах?
- Я думаю, что это верхушка военной диктатуры. То, что я о них знаю - очень противоречиво. Может быть, их цели даже благородны, но средства... - Максим покачал головой.
- Что вы думаете о выродках?
- Думаю, что термин неудачен. Думаю, что вы - заговорщики. Цели ваши представляю довольно смутно. Но мне понравились люди, которых я видел сам. Все они показались мне честными и... как бы это сказать... не оболваненными, действующими сознательно.
- Так, - сказал широкоплечий. - У вас бывают боли?
- В голове? Нет, не бывают.
- Зачем об этом спрашивать? - сказал Лесник. - Если бы были, он бы здесь не сидел.
- Вот я и хочу понять, зачем он здесь сидит, - сказал широкоплечий. - Зачем вы пришли к нам? Вы хотите участвовать в нашей борьбе?
Максим покачал головой.
- Я бы так не сказал. Это была бы неправда. Я хочу разобраться. Сейчас я скорее с вами, чем с ними, но ведь и о вас я знаю слишком мало.
Все переглянулись.
- У нас так не делается, милый, - сказал Лесник. - У нас так: либо ты наш, и тогда на тебе оружие и иди воевать. Либо ты, значит, не наш, и тогда извини, тогда мы тебя... сам понимаешь... куда тебя - в голову надо, да?
Опять наступило молчание. Доктор тяжело вздохнул и выколотил трубку о скамью.
- Редкий и тяжелый случай, - объявил он. - У меня есть предложение. Пусть он нас поспрашивает... У вас же есть вопросы, не так ли, Мак?
- Да, я пришел спрашивать, - отозвался Максим.
- У него много вопросов, - подтвердила Орди, усмехаясь. - Он матери жить не давал вопросами. Да и ко мне приставал.
- Задавайте, - сказал широкоплечий. - А вы, Доктор, будете отвечать. А мы послушаем.
- Кто такие Неизвестные Отцы и чего они хотят? - начал Максим.
Все зашевелились, очевидно, этого вопроса они не ждали.
- Неизвестные Отцы, - сказал Доктор, - это анонимная группа наиболее опытных интриганов, остатки партии путчистов, сохранившиеся после двадцатилетней борьбы за власть между военными, финансистами и политиками. У них две цели, одна - главная, другая - основная. Главная - удержаться у власти. Основная - получить от этой власти максимум удовлетворения. Среди них есть и незлые люди, они получают удовлетворение от сознания того, что они - благодетели народа. Но в большинстве своем это хапуги, сибариты, садисты, и все они властолюбивы... Вы удовлетворены?
- Нет, - сказал Максим. - Вы мне просто сказали, что они - тираны. Это я и так подозревал... Их экономическая программа? Их идеология? Их база, на которую они опираются?..