После ужина за столом остались все, кроме Крутикова, ставшего на вахту. Ермаков, чуть заспанный, но, как всегда, гладко причесанный и подтянутый, сидел над маленькой чашкой тонкого фарфора и с удовольствием смаковал горячий кофе. Богдан и Юрковский, по обыкновению, пересмеивались, вспоминая какие-то смешные случаи из их студенческой жизни. Дауге серьезно и сосредоточенно составлял какой-то фантастический напиток по меньшей мере из десяти различных фруктовых соков. Мягкий матовый свет озарял каюту, все было устойчиво, уютно, спокойно, и Быков в сотый раз подумал о том, как не вяжется такая обстановка с мыслью о металлическом ящике, с бешеной скоростью поглощающем миллионы километров черной пустоты.
- О чем задумался, Алексей? - спросил Дауге.
Быков виновато улыбнулся:
- Так, понимаешь... мысли! Вот сидим, чаи распиваем... Я совсем не так себе это представлял.
- Да как ты это вообще представлять мог? - Иоганыч комически изумился. - Ах, по книжкам? По газетным очеркам?
- Хотя бы...
Юрковский напыщенно изрек:
- Героические межпланетники отважно преодолевали все трудности опасного перелета, мужественно шагая навстречу опасности...
- Да... вроде этого. И, кроме того, я ожидал невесомости и всяческих новых ощущений.
- Да побойся бога...
- Нет-нет, я знаю, что в корабле, движущемся с постоянным ускорением, невесомости быть не может. Но все-таки это было разочарованием.
Богдан и Дауге расхохотались.
- Поверьте, Алексей Петрович, - серьезно сказал Юрковский, - без невесомости гораздо удобнее. Вам ведь посчастливилось. А вот, помнится, тому назад лет шесть совершали мы рейс на Луну. И с нами отправился - тоже в свой первый рейс, заметьте, - некий специалист. Только не по пустыням, а по селенографии. Много времени он писал о Луне, изучал Луну, спорил о Луне, а на Луне никогда до того не был. Боялся лететь. Но... так уж устроена наша жизнь...
- Это ты про Глузкина? - спросил Дауге.
- Про него, про Глузкина, - усмехнулся Юрковский. - Так вот, стартовали мы. Летим. Выключили реактор, освободили пассажиров из амортизационных ящиков. Все им было сверхинтересно - невесомость, понимаете ли, новые ощущения и прочее. Этот Глузкин тоже радуется, хотя и бледен немного. Часа через два подбирается он ко мне и спрашивает: "Где здесь умывальная комната, товарищ?" А я, видите ли, забыл, что он новичок. "Идите, - говорю, - по коридору, последняя дверь направо". И ничего больше не объяснил. Он, сердешный друг, и отправился.
Теперь улыбались все: Дауге, Богдан и даже Ермаков. Быков слушал насупясь.
- Ну, заперся там, как полагается, - продолжал Юрковский. - Проходит пять, десять минут, четверть часа - нет его! Потом появляется... весь мокрый с ног до головы. Ругается, водяные пузыри вокруг него целым облаком летают... Мы все кто куда прятаться. Включили на полную мощность вентиляторы, насилу очистили коридор. Ругался селенограф - спасу не было! До сих пор краснею, когда вспоминаю. А ведь там с нами были женщины. Вот что иногда невесомость учиняет, Алексей Петрович! - торжественно заключил Юрковский.
- Да, в общем, невесомость - удовольствие ниже среднего, - подтвердил Дауге, когда смех утих. - Пока научишься, как себя вести, намучаешься изрядно...
- Я помню, - сказал Богдан, - как один товарищ...
- Погодите-ка, - прервал его Ермаков.
Тонкий, едва слышный звук доносился сверху, то стихая, то усиливаясь волнообразно, словно писк комара в лагерной палатке. И Быков увидел, как медленно сошла краска с окаменевшего лица Ермакова, как внезапно до синевы побледнел Дауге, широко раскрыл глаза Спицын, а на скулах Юрковского выступили желваки. Все смотрели куда-то поверх его головы. Он обернулся. Под самым потолком, в складках стеганой кожи обивки, разгорался, пульсируя, красноватый огонек. Кто-то хрипло чертыхнулся и вскочил. С сухим стуком упал стакан, по скатерти расползлось красное пятно. И в то же мгновение оглушительный звон заполнил кают-компанию. Потолок, лица, руки, белая скатерть - все озарилось зловещим малиновым блеском.
- Излучение! - проревел над самым ухом чей-то незнакомый голос.
Быков как завороженный глядел на судорожно вспыхивающую красную лампочку-индикатор, похожую на палец, торчащий из стены. "Дзанн, дзан, дзззанн!" - надрывался сигнальный звонок. Дверь распахнулась, на пороге появился Крутиков.
- Излучение! - крикнул он.
Осунувшееся лицо его было покрыто потом. Ермаков спокойно проговорил, едва разжимая белые губы:
- Видим и слышим.
- Почему, откуда? - пробормотал Богдан.
Юрковский пожал плечами:
- Праздный вопрос.
- Не праздный, не праздный! - словно задыхаясь, торопливо сказал Дауге. - Может быть, еще можно закрыться...
- Спецкостюмы?
- А хотя бы и спецкостюмы!
- Ерунда, - убежденно сказал Богдан. - Ведь пробило оболочку и защитный слой...
"Дзанн, дзззанн, дззан..."
- От этого не закроешься, - прошептал Крутиков.
Дауге криво улыбнулся.
- Так, - сказал он. - Что ж, будем ждать.
Крутиков с какой-то чопорной торжественностью поднял упавший стакан и уселся между Ермаковым и Быковым.
- Рентген сто, не меньше, - заметил Юрковский.
- Больше, - отозвался Богдан.
- Сто пятьдесят. Кто больше? - Дауге взял со стола чайную ложку и стал сгибать ее трясущимися пальцами. - Честное слово, я чувствую, как в меня врезаются протоны!
- Интересно, долго это будет продолжаться? - проворчал Юрковский щурясь, глядя на лампу-индикатор.
- Если больше пяти минут, нам труба...
- Прошло две минуты, - объявил негромко Ермаков.
Крутиков поправил воротник комбинезона, захлестнул раскрывшуюся "молнию" на груди и полез в карман за трубкой.
"Дзанн, дзззанн, дззан..."
- Они сидели под ливнем смерти и слушали очаровательную музыку, - сказал Юрковский. - Слушайте, нельзя ли выключить этот проклятый трезвон? Я не привык умирать в таких условиях.
"Дзанн, дзззанн, дззан..."
Дауге наконец сломал ложечку и швырнул обломки на стол. Все уставились на них.
- Первая жертва лучевой атаки, - сказал Юрковский. - Иоганыч, будь другом, засунь руки в карманы...
Быков зажмурился. Пять минут - и конец? И, главное, ничего не поделаешь, ни-че-го...
И вдруг звон прекратился. Красный глазок индикатора погас. Тишина. Долго сидели они молча, не смея шевельнуться, слишком ошеломленные, чтобы радоваться. Наконец Ермаков проговорил, обращаясь к Юрковскому:
- Все-таки вы фат, Владимир Сергеевич. Позер...
Дауге нервно рассмеялся. На Крутикова напала икота, и он, морщась, потянулся за сифоном с содовой.
- Виноват, Анатолий Борисович! Каюсь, есть немножко, - сказал Юрковский. - В юности блистал в театральной самодеятельности... - Он потянулся, хрустнув суставами. - Будем надеяться, что обойдется без последствий. У меня и без того на текущем счету целая куча этих рентгенов.
Быков очумело вертел головой.
- Неужели всего две минуты? - спросил он.
- Что ж, товарищи, - глухо проговорил Ермаков вставая. - Будем считать инцидент исчерпанным. Теперь - немедленно за проверку внутренней защиты!
- Надо же! Ведь такие вещи раз в десять лет бывают! - пробасил Крутиков. - Кстати, чем же это вызвано, по-вашему?
- Ясно даже и ежу: космические лучи, - ответил Юрковский.
- Отлично, если так. Я, грешным делом, подумал, что кожух фотореактора лопнул.
Богдан посмотрел на часы:
- Мне на вахту, Анатолий Борисович. И время подавать сигналы на Землю. Будем сообщать?
- Нет! - сухо отрезал Ермаков. - Незачем зря волновать людей. Подавайте обычное "все благополучно". И еще: сейчас прошу всех по очереди в медпункт для прививок и дезактивации. Дауге - первый. А потом - проверять и проверять защиту.
- Но пока можно позволить себе кружечку кофе! - весело заметил Крутиков. - Э-э, да он совсем остыл! Алеша, будь другом, включи...
- И все же героическим межпланетникам приходится мужественно преодолевать трудности, - сказал Быков, взглянув на Юрковского.
Тот беспечно рассмеялся:
- Не трудности, дорогой Алексей Петрович, а всего-навсего страх смерти. Трудности будут еще впереди. Это я вам гарантирую, как говорил Краюхин.
СИГНАЛ БЕДСТВИЯ
Загадка космической атаки объяснилась через несколько часов. В ответ на осторожный запрос Ермакова была получена выписка из сводки Крымской актинографической обсерватории, и из выписки этой явствовало, что как раз в те минуты, когда экипаж "Хиуса" готовился к гибели от смертоносного излучения, на Солнце наблюдалось мощное извержение раскаленных газов - явление, вообще говоря, вовсе не редкое и достаточно хорошо изученное. Плотная струя ядер атомов водорода - протонов - с колоссальной скоростью устремилась в пространство и "окатила" планетолет, оказавшийся на ее пути.
Лишь часть протонов прошла через панцирь из легированного титана, усиленный слоем "абсолютного отражателя", но они образовали в его толще бесчисленные источники чрезвычайно жесткого гамма-излучения, для которого преград практически не существовало. Гамма-лучи и воздействовали на индикаторы и сигнальные устройства и едва не погубили экспедицию в самом начале ее пути.
Это было гораздо опаснее встречи с метеоритом. Продлись протонная бомбардировка хотя бы четверть часа - и на "Хиусе" не осталось бы ни одного живого человека. Даже менее продолжительное гамма-излучение такой жесткости могло принести экипажу много серьезных неприятностей: кое-кто из старых межпланетников, уже подвергавшихся в прошлом лучевым ударам, неминуемо заболел бы. К счастью, в распоряжении Ермакова были новейшие препараты, предоставленные в свое время комитету одним из биофизических научно-исследовательских институтов. Введенные в организм, они полностью или почти полностью ликвидировали последствия не слишком тяжелых радиоактивных поражений.
- Я слыхал о таких историях, - заметил Богдан, когда Ермаков зачитал радиограмму. - Кажется, именно так погиб лет пятнадцать назад один немецкий космотанкер. Но, если взрывы на Солнце - не редкость, почему нам так редко приходится сталкиваться с этими протонными фонтанами?
- Очень просто, - отозвался Юрковский. - Я бы сказал, достаточно странно, что с ними вообще приходится сталкиваться. Протонный поток распространяется весьма узким пучком, и вероятность попасть в него ничтожна.
- Нам просто повезло, - вздохнул Дауге. - Омерзительное состояние, когда тебя вот так запросто убивают, а ты ничего не можешь сделать. И потом... я вообще терпеть не могу уколов, а от этих вдобавок сильно болит поясница.
- И даже спецкостюмы не могли бы помочь? - поинтересовался Быков.
- Какие там спецкостюмы!.. - Дауге махнул рукой. - От этого, Алексей, никакие костюмы не спасут. Энергии в миллионы электронвольт! Но, к счастью, все позади...
- Пока еще не все, - сказал Ермаков.
- А что такое?
- В рубке до сих пор мигают индикаторы.
Юрковский живо обернулся к нему:
- Мигают?
Ермаков кивнул.
- Мигают, черт бы их взял, - подтвердил Богдан.
- Сильно?
- Да нет, этак на одну сотую рентгена. Но все-таки мигают...
- Значит, извержение еще не прекратилось... А ведь мы летим как раз около оси протонного пучка... - Дауге с озабоченным видом замолчал.
- Никуда не годится! - Юрковский с видом учителя, уличившего ученика в ошибке, покачал головой. - Солнце вращается, и место извержения давно переместилось в сторону. Нет, здесь что-то другое...
- Наведенная радиация, - сказал Ермаков.
- Ну конечно! - обрадовался Дауге. - Этого и следовало ожидать. Под воздействием протонной бомбардировки часть атомов в толще стен "Хиуса" стала радиоактивной, только и всего...
- Хорошенькое "только и всего"! С этим будет такая возня...
- Не думаю, - возразил Спицын. - Ведь радиация не очень сильная, допустимую дозу не превышает.
- Хорошо еще, что сверху нас прикрыл "Мальчик", - осмелился вставить свое слово Быков.
- Да, "Мальчик"... - Ермаков подумал. - Ведь "Мальчик" тоже может оказаться зараженным. Это было бы неприятно.
- Сделаем вылазку, проверим? - предложил Юрковский.
- Только после того как повернемся зеркалом к Солнцу. Примерно через двое суток.
- Подумать только, - проговорил Дауге, который, видимо, все еще осмысливал пережитое, - если бы эта гадость длилась еще несколько минут, все было бы кончено! "Хиус" с мертвым экипажем!
- И через пятьдесят часов мы раскаленным облаком врезаемся в Солнце...
- Такие похороны не снились ни одному викингу! - торжественно сказал Юрковский. - Иногда мне чертовски жаль, что я не поэт...
- Лучше уж без похорон, - заметил Михаил Антонович. - Мне кажется, что, как ни увлекательна эта перспектива, нам следует сначала выполнить свою задачу.
- Мертвый планетолет с мертвым экипажем... - Богдан посмотрел на Ермакова. - Такие уже есть, не так ли, Анатолий Борисович?
- Межпланетные "Летучие голландцы"...
- Что с ними случилось? - с понятным любопытством осведомился Быков.
- Разные причины... Болезни, вывезенные с других планет, такие же вот вспышки на Солнце...
Разговор этот происходил в кают-компании. Юрковский сидел верхом на стуле, положив локти на его спинку, и поглядывал на собеседников красивыми блестящими глазами. Дауге ходил из угла в угол, останавливаясь время от времени у стола, чтобы взять из вазы ломтик засахаренного лимона и покряхтеть, поглаживая поясницу. Спицын и Быков устроились на диване. Ермаков, только что сменившийся с вахты, сидел в кресле у книжного шкафа, а Михаил Антонович, собравшийся в рубку, стоял в дверях.
- Да, это ужасная штука, - вздохнул Дауге. - Планетолет с экипажем мертвецов...
- Гм... - Ермаков взглянул на часы, затем на Михаила Антоновича. - Иногда это, несомненно, случалось потому, что пилоты слишком полагались на точность автоматического управления.
Михаил Антонович запылал от смущения, кашлянул и поспешно вышел. Юрковский рассмеялся, скаля белые зубы:
- Пойдем-ка и мы, Иоганыч, работать, а то ты ненароком все конфеты слопаешь.
- Зависть все, - покачал головой Дауге. - Зависть и жадность. У меня после инъекции болит поясница, понял? Неужели нельзя человеку немного утешиться? Ладно, идем. К тебе?
- И я, пожалуй, пойду, посплю перед вахтой, - сказал Богдан. - Ты не пойдешь, Алексей Петрович?
- Нет, посижу здесь, почитаю.
Юрковский, Богдан и Дауге ушли, и Быков углубился в растрепанный сборник статей по радионаведению в астронавтике.
Жизнь на планетолете шла своим чередом. Ермаков вел наблюдение за работой фотонной техники и разрабатывал совместно со штурманом какую-то проблему новой космогации; геологи в сотый раз пересматривали программу исследовательских работ на Голконде; Быков читал книги по астрономии; Богдан Спицын все свободное время возился с радиоаппаратурой.
Однажды Богдан позвал всех к рубке.
- Слушайте! - сказал он, счастливо улыбаясь. - Говорит Марс, Песчаная Бухта. Это для нас.
"...очень недолго, - говорил высокий веселый женский голос. - И вот в долине, закрытой от холодных бурь отрогами Срединного Хребта, мы обнаружили мелководные озера и обширные луга, словно из детской сказки. Ах, товарищи, если бы вы знали, какая это красота! Вы поднимаетесь на вершину холма и видите: лиловая гладь озера, неподвижная, как зеркало, необыкновенный ковер высоких оранжевых трав и огромных ярко-зеленых цветов, и над всем этим - темно-фиолетовое небо. Нам хотелось сорвать с себя скафандры..."
Быков видел, как на лицах товарищей восторг и радость борются с недоверием, губы их сами собой раздвигаются в счастливые улыбки, глаза загораются мягкими теплыми огоньками.
- Это Марс! - прошептал Дауге. - Ребята, подумайте, это Марс, мертвый Марс!
"...Мы назвали эту долину "Долиной Хиуса", в вашу честь. Мы не можем поднести вам воды из ее озер, цветов с ее полей, мы не можем, к сожалению, даже показать вам ее, но пусть она носит имя вашего корабля, отважные друзья наши! Вот... Одну минуту... Нам пора заканчивать. До свидания, желаем вам всем удачи - тебе, Анатолий Ермаков, тебе, Владимир Юрковский, тебе, Михаил Крутиков, тебе, Богдан Спицын, тебе, Григорий Дауге, и тебе, Алексей Быков..."
В этот день за обедом Юрковский, Дауге и Спицын долго говорили, перебивая друг друга, о своих походах на Марсе.
Прошло пятьдесят пять часов полета, и Ермаков объявил, что наступило время повернуть "Хиус" зеркалом к Солнцу и начать торможение. Скорость планетолета к этому моменту достигала тысячи двухсот километров в секунду. В течение последующих сорока часов "Хиус" должен был двигаться с отрицательным ускорением относительно Солнца, чтобы прийти к месту встречи с Венерой с нулевой скоростью.
Все это Дауге торопливо объяснил Быкову, пока они готовили каюткомпанию к повороту: задраивали книжный шкаф и буфет, убирали все, что могло падать и сдвигаться с места. Затем по команде из рубки все прикрепились к креслам ремнями.
Быков ждал ощущений, похожих на те, которые ему пришлось испытать во время пробега "Мальчика", но все обошлось гораздо проще. Благодаря необыкновенному искусству Спицына планетолет перевернулся плавно, быстро.
Секундное состояние невесомости прошло почти незамеченным. Сидевшим в кают-компании показалось только, что пол под ними взмыл вбок, на мгновение остался в вертикальном положении и снова плавно встал на свое место.
"Хиус" мчался к Солнцу реакторными кольцами вперед, фотонный реактор действовал по-прежнему, придавая ему постоянное ускорение в 10 метров в секунду за секунду, но теперь скорость планетолета относительно Солнца непрерывно уменьшалась. После обеда Быков напомнил Ермакову о необходимости проверить "Мальчика" на радиоактивность.
- Кроме того, - добавил он, - хоть у нас и нет оснований сомневаться в прочности крепления контейнера к корпусу "Хиуса", все же не грех поглядеть, не нарушилось ли что-нибудь во время поворота. Надо пойти и посмотреть.
- Давно пора, - проворчал Юрковский.
- Пойти посмотреть? - Ермаков прищурился. - Не думаю, что это так просто...
- Но ведь мы... я не раз выходил наружу во время прежних рейсов, - вступил в разговор Юрковский.
- Во время прежних рейсов - пожалуй. А сейчас речь идет о том, чтобы выйти из планетолета, двигающегося ускоренно.
- Мм... - Юрковский закусил губу, соображая.
- Представляете себе, что произойдет с вами, если вы сорветесь? - продолжал Ермаков.
- "Хиус" улетает прочь, а ты попадаешь чуть ли не в фокус, где взрывается плазма, - сказал Дауге.
Быков решительно шагнул вперед.
- Анатолий Борисович, позвольте мне, - проговорил он. - "Мальчик" - мое хозяйство, и я за него отвечаю.
- Статья восемнадцатая "Инструкции межпланетного пилота": "Воспрещается во время рейса выпускать пассажиров за борт корабля", - быстро процитировал Юрковский.
- Так. Таков закон, - кивнул Дауге.
- Я не пассажир! - возразил Быков, негодующе оглядываясь на него.
- Нет, ты пассажир. И я тоже. Все, кроме пилотов... и командира, конечно, - пассажиры.
- Одну минуту, - сказал Ермаков. - Алексей Петрович, я действительно не имею права выпустить вас наружу. Практики, опыта не хватает... Мало того, если бы даже и имел, то все равно не выпустил бы: в случае несчастья никто не сможет заменить вас на "Мальчике".
- И риск лишиться такого повара... - лицемерно вздохнул Юрковский.
Быков холодно взглянул на "пижона", но не ответил и снова уставился на Ермакова.
- Фотореактор мы выключим, так что риска тут никакого не будет, - продолжал тот. (Лицо Юрковского вытянулось.) - Что же касается ответственности, то здесь на корабле за все - и за команду, и за груз - отвечаю я. Так что дело не в этом. Спицын сейчас на вахте, Крутиков собирается отдыхать. Впрочем, Михаила Антоновича тоже вряд ли стоит посылать. Он слишком... грузен для такого дела.
- Кгхм, - произнес Крутиков, заливаясь краской.
- Значит, я? - с улыбкой сказал "пижон".
- Вы тоже пассажир, - проворчал Быков.
- Владимир Сергеевич действительно прошел специальную школу и напрактиковался во время перелетов, - заключил Ермаков. - Итак, я или Владимир Сергеевич...
- Статья шестнадцатая, - сейчас же сказал Дауге. - "Командиру корабля запрещается выходить за борт во время рейса".
- Так, таков закон! - воскликнул со смехом Юрковский и вышел.
Быков угрюмо опустил голову и отошел в сторону.
- Не огорчайся, Алексей! - Дауге хлопнул его по плечу. - Ведь здесь, мой друг, не только и не столько смелость нужна, сколько сноровка.
- Не велика хитрость.
- Ну хорошо. А о вакуум-скафандре ты имеешь представление?
- О чем?
- О вакуум-скафандре. О костюме для работы в безвоздушном пространстве.
- А разве в спецкостюме нельзя?
- Что ты, Алексей! Тебя в нем так раздует, что ты не сможешь пошевелить ни рукой, ни ногой. Ты видел раздутый спецкостюм в кабинете Краюхина?
Быков вздохнул:
- Видно, не судьба... Очень уж хотелось посмотреть на это ваше "пространство" в натуре.
- Ничего, Алексей Петрович! - Ермаков неожиданно мягко взглянул на него. - Пространство в натуре вы еще увидите.
Вернулся Юрковский, сгибаясь под тяжестью двух объемистых серых тюков.
- Может быть, не будем выключать фотореактор? - спросил он, ловко распаковывая их и извлекая прозрачный цилиндр, сдвоенные баллоны и еще какие-то приспособления.
- Обязательно выключим. Вот кстати, Алексей Петрович, сейчас вы познакомитесь с миром без тяжести. Советую не покидать кают-компании и не делать резких движений.
- Не понимаю...
- Как только выключат фотореактор, ускорение исчезнет, планетолет станет двигаться равномерно, а раз ускорения нет - нет и тяжести.
- Вот оно что! - Лицо Быкова просветлело, и он потер руки. - Очень интересно... А то, знаете, обидно даже: был в межпланетном перелете и не испытал...
- Готово! - объявил Юрковский.
Он стоял в дверях, закованный с ног до шеи в странный панцирь из гибких металлических колец, похожий на чудовищное членистоногое с человеческой головой. Цилиндрический прозрачный шлем-колпак он держал под мышкой. Быкову уже приходилось видеть межпланетный скафандр на фотографиях и в кино, но он не удержался и обошел вокруг Юрковского, с любопытством оглядывая его.
- Пошли, - коротко приказал Ермаков.
Быков уселся в кресло и молча проводил взглядом товарищей.
Топот ног в коридоре затих, послышался тихий звон закрываемой двери. Дауге крикнул: "Куда трос крепить, Анатолий Борисович?" Затем все стихло.
- Внимание! - раздался в репродукторе голос Спицына.
В ту же минуту Быков почувствовал, что его мягко поднимают в воздух. Он судорожно вцепился в ручки кресла. Что-то тонко засвистело, по планетолету пронесся холодный ветерок. Быков шумно вздохнул. Ничего страшного как будто не произошло. Тогда он осторожно разжал пальцы и выпрямился.
Когда через четверть часа Дауге, Михаил Антонович и покрытый белой изморозью Юрковский, цепляясь за специальные леера на кожаной обивке стен, вернулись в кают-компанию, Быков, красный, потный и взволнованный, висел в воздухе вниз головой над креслом и тщетно пытался дотянуться до него хотя бы кончиками пальцев.
Увидев это, Юрковский восторженно взвыл, выпустил леер из рук, стукнулся головой о потолок и снова выпорхнул в коридор. Дауге и Михаил Антонович, давясь от хохота, подползли под мрачно улыбающегося водителя "Мальчика" и стянули его на пол.
- Как... тебе показался... мир без тяжести? - всхлипнул Дауге. - Ис... испытал?
- Испытал, - кротко ответил Быков.
- Внимание! - рявкнул репродуктор.
Когда вновь был включен фотореактор и все пришло в порядок, Юрковский рассказал о результатах своей вылазки. Контейнер с "Мальчиком" излучает, но не сильно, едва заметно. Крепления не пострадали - по крайней мере, наружные, - что, собственно, и было самым важным, и сам контейнер не сдвинулся ни на сантиметр.
- Серп Венеры виден простым глазом. А небо... Какая величественная красота! "Открылась бездна, звезд полна! Звездам числа нет, бездне - дна!" - продекламировал Юрковский. - Можно подумать, Михайла Ломоносов побывал в пространстве... Вокруг Солнца - корона, как жемчужное облако! Ну скажите же мне, почему я не поэт? - Юрковский встал в позу и начал: - "Бездна черная..."
- "Бездна жгучая", - серьезно добавил Богдан Спицын, забежавший с вахты глотнуть кофе.
Юрковский поглядел на него с отсутствующим выражением и начал снова:
Бездна черная крылья раскинула,
Звезды - капли сверкающих слез...
...Э-э-э... как там будет дальше?
- Отринула, - предложил Богдан.
- Молчи, презренный...
- Ну, накинула...
- Подожди... минутку...